Доклад схиархимандрита Дамаскина, игумена монастыря пророка Илии в Фирах (Греция)
“В Европе есть одна гора, одновременно прекрасная и величественная, возвышающаяся среди моря. Из всех мест земли именно ее я избрала и решила сделать е жилищем, подходящим для монахов… По этой причине она будет называться святой.” Это пообещала наша Пресвятая Богородица преподобному Петру Афонскому, чтобы утвердить его в решимости подвизаться именно на Святой Горе, о чем сообщает его биограф преподобного святитель Григорий Палама. Итак, наша Пресвятая Дева избрала Святую гору как место духовных битв для тех, кто отвергся мира и мирских наслаждений, чтобы упражняться в послушании, молитве, посте, девстве, нестяжании, и непрестанном поклонении Богу.
Святая гора есть в высшей степени место опытного переживания Евангелия.
Она есть место опыта жизни с Богом, общения тварного с Нетварным, непрестанной молитвы и радостнотворного плача.
Святая гора освятилась аскетической борьбой преподобным мужей, ставших “общниками божественной природы” (2 Петр. 1,4) и показали себя “сосудами избранными” (Деян. 9,15), поскольку Христос славит, то есть обоживает Своих святых, и они уже славят Церковь Его как подлинные его члены.
В то время как официально утверждают, что Святая гора имеет историю монашеской жизни в 1050 лет, в действительности, монашество появилось здесь уже в V веке в виде небольших групп монахов и отшельников.
Продолжение монашеской жизни , и наблюдающееся в последние десятилетия ее возрождение и цветение на Святой горе Афон представляет собой особое благословение нашей Пресвятой Богородицы и Бога.
Более тысячи лет организованное монашество освящает и напаяет слезами покаяния эту гору.
Несмотря на все сложности, и время от времени находящие испытания, как внешние, так и внутренние, Афон знает и периоды великого подъема. Например, в XIV веке процветал афонский мистицизм, корифеем которого является святитель Григорий Палама.
Как писал приснопамятный схимонах Моисей Святогорец (+2014), “XIV век можно охарактеризовать как наиболее блистательный в истории афонской святости. Духовность достигла высочайших вершин и господствовало монашеское просвещение”.
В XVIII и XIX вв. на Святой горе Афон отмечается филокалическое (колливадское) возрождение, выдвинувшее множество преподобных и новомученников.
Одним из великих отцов истинно афонский опытной жизни, аскетического делания и “молчаливого учительства” в XIX веке был Старец Даниил Катунакский. Позаимствуем его слова о здравом монашестве и отдадим им должное внимание и любовь.
“Те, кто избрал борьбу и боговидное жительство, знают и исповедуют, что все добродетели, которые происходят из исполнения заповедей Спасителя нашего Иисуса Христа, если им не сопутствует блаженства Святого Евангелия, то эти такие плоды (т.е. добродетели) не только не удовлетворяют всесвятую волю Бога, Который по Своей благости явил их, но и становятся причиной душевного вреда тем, кто берет на себя добровольное упражнение в них.
Зная об этом, богоносные Отцы Церкви положили как первое основание монашеской жизни блаженное послушание, которому сопутствует нищета духа, т.е. первое блаженство.
Итак, тот монах или монахиня, кто желает безошибочно ступать по лестнице добродетелей должен в первую очередь облечься в нищету духа, то есть в смирение, и отсечь на корню свою волю, и таким образом через блаженное послушание достигнуть впоследствии и прочих блаженств, которые неразрывно связаны с остальными добродетелями.
Чтобы преуспеть в послушании, каждый монах должен сразу же по отвержении мира, совершать нерассуждающее повиновение во всем, что ему указывает его Старец. Также следует открывать ему, то есть Старцу, все свои помыслы, действия и мысли, не утаивая ничего даже малейшего. И те помыслы, которые Старец признает благими и спасительными, должно принимать, а те помыслы, которые кажутся благими самому себе, но не Старцу, следует с непоколебимой верой отвергать совершенно, та как дьявол привык улавливать новичков помыслами слева.
Чтобы каждый монах мог обезопасить себя от таких ловушек, он должен иметь ввиду (помнить о) 5 элементов, которые определили богоносные Отцы Каллист и Игнатий Ксанфопулы, и которые они считают обязательными для истинных послушников.
Итак, они говорят, что “каждый истинный послушник, как мы считаем, должен в любых условиях сохранять эти 5 добродетелей: во-первых, веру (то есть, иметь чистое и непоколебимое доверие Игумену, настолько большое, чтобы считать, что подчиняется Самому Христу)… во-вторых, истину (то есть, быть искренним и в действиях, и в словах, и в точном исповедовании помыслов)… в-третьих, не действовать по своей воле, но во всем отсекать ее (то есть без давления со стороны своего Старца)… в-четвертых, не противоречить и не пререкаться вообще, потому что пререкание и любопрение не соответствуют благочестивым, как пишет священнейший Павел: “аще же кто мнится спорлив быти, мы таковаго обычая не имамы, ниже церкви Божия” (1 Кор. 11,16)… и в-пятых, он должен сохранять эти добродетели, то есть сохранять точность, то есть акривию (ακρίβεια) в исповеди своему Старцу как в постриге, при котором монах находится как бы перед Страшным Престолом Христа, перед Богом святых Ангелов, которому и дается обет”.
Итак, если истинный послушник будет иметь в виду вышеназванные добродетели, и сохранять их с точностью, очень вскоре он преуспеет духовно, и отсечет как мирские представления, так и вредоносные страсти души: эгоизм, демонстративность, гордость, пререкание, любопытство, осуждение, самолюбие, собственную волю, и через все это достигнет блаженного терпения, мужества в скорбях, обуздывания тела, похвального молчания, настойчивости и выдержки в молитве, и вместе с тем блаженного плача, в котором исполняется второе блаженство, “блаженны плачущие, ибо они утешатся”.
Имеющие духовный опыт отмечают что там, где есть совершенное послушание, там приходит от Бога и радостнотворный плач, который очищает следы прегрешений, и избавляется от распущенности во взглядах.
Их приносит в сознание подвизающегося девственной жизнью лукавый Сатана, чтобы уловить их при соглашении с такими плохими мыслями.
Когда монах благодаря блаженному плачу ищет Божией помощи и призывание ее становится для него чем-то неотъемлемым, тогда приходит кротость третьего блаженства, в котором говорится, что “блаженны кротцые”.
Естественно и легко приходит кротость к смиренным и послушливым, и к тем, кто плачет о своих грехах, потому что блаженное послушание, смирение и плач даруют кротость и показывают христианина истинным последователем Спасителя нашего Иисуса Христа, сказавшего “научитесь от Меня, ибо кроток и смирен сердцем есмь” (Мф. 11,29).
За кротостью следуют следующие два блаженства, “блаженны алчущие и жаждущие правды” и “блаженны милостивые”.
В отношении первого говорим следующее: когда монах по лестнице добродетелей восходит на ступень кротости, тогда подвигнутый любовью Божией (τον έρωτα του ?εού), он начинает желать, жаждать достижения и всех добродетелей, так как слово “правда” в толковании Святых Отцов означает каждую добродетель.
О втором: поскольку существует множество способов упражняться в добродетели милостыни и, как пишет божественный Златоуст, широк охват этой добродетели, поэтому монах по отвержении мира изначально с величайшей точностью исполняет эту добродетель, ведь он оставил все, что имел.
Что касается исполнения данного блаженства, оно осуществляется через выполнение монашеских обязанностей, с одной стороны с непрестанными молитвами за ближнего, в другой стороны, поскольку не прекращает даром по евангельскому слову услуживать своим братиям, оставаясь “день и ночь во дворах Господних”.
Итак, данные блаженства, действуя иерархически, ведут человека к чистоте сердца, которая, как пишет Златоуст, приходит к тем, кто не знает внутри себя никакого лукавства.
Когда христианин достигнет такого состояния, к какому чину бы он не принадлежал, тогда в соответствии с учением Святых Отцов исполняются все заповеди Господни.
И тогда такой христианин “видит Бога”, то есть с точностью воспринимает сердцем энергии, действия Святаго Духа, просвещенный Которым, он становится непрелестным водителем других и начинает понимать труднодоступный смысл слов Божественного Писания и природы, причем не только вещей, но и природы истины. Последовательно он достигает прозорливости как знания чужих мыслей и сердец (διόραση), прозорливости как предвидения, как пророческого дара (προόραση), а также бесстрастия, которая уже ведет к божественным откровениям, чудесам, и которую наряду с богоносными Отцами Церкви достигло известное множество Преподобным Отцов и Матерей.
В состоянии чистоты сердца удаляется ветхий человек и утверждается новый, то есть благодаря постоянному очищению по образу, достигается и подобие в “восхождении от практики к созерцанию”. Вот вкратце основные добродетели, которые ведут человека к высшему состоянию. И поскольку, как сказано выше, у нашей души есть враг ̶ дьявол, который коварно расстилает различные ловушки, чтобы уловить подвизающихся, поэтому вместе с упражнением в добродетелях каждый монах должен быть очень внимательно остерегаться следующих ловушек лукавого, которые он сооружает, чтобы вредить братству во Христе.
Первое. Очень остерегаться и удалять от души тлетворные страстные помыслы, которые показывает злокозненный и вкладывает в его сознание и загрязняет его душу.
Такие помыслы можно отсекать при помощи молитвы и призывания имени Госпожи нашей Богородицы, Которая знает, как сделать невинными души истинно девствующих.
В достижение этой цели большой вклад вносит смирение, совершенное послушание и точное откровение помыслов, а также предохранение себя от мирских взглядов.
В равной степени следует остерегаться тесного общения с родственниками и знакомыми, и, если возможно, без большой необходимости никогда не покидать монастыря.
Находясь внутри монастыря не следует частить в соседние кельи якобы ради душевной пользы, та как такие коварные приманки лукавый дракон уловил множество душ, уведя их в непотребные словоизвержения, и впоследствии обнажив их от страха Божия.
Когда требуется, чтобы брат или в связи с послушанием, в котором он сотрудничает с другим братом, или по указанию Игумена сказать что-то, пусть такое общение происходит в абсолютной скромности и благочестии, и ограничивается лишь тем, что следует сказать.
А молчание, однако, следует сохранять с большой любовью, а не с угрюмостью и пренебрежением.
Второе. В час псалмопения и общей молитвы нужно с большим благоговением и охотой следовать уставному порядку, подчиняясь уставщику Священного монастыря, и когда он потребует, чтобы брат пел или читал, совершать это с нерассуждающим послушанием, однако, если предпочтут другого брата, чтобы он пел или читал, то не следует смущаться и спрашивать, почему сегодня предпочли того брата или иного, так как такие замечания и любопытство приносят не единство и любовь во Христе, но ненависть к брату и самолюбие.
Также, подобное же бесстрастие и отчуждение следует показывать и во всех послушаниях монастыря, не желая то или иное послушание (διακόνημα), но совершая послушание (υπακοή) в том, которое назначил (υποδείξει) Старец.
Третье. Если когда-то демон, по причине свое зависти, вызовет конфликт между братьями, тогда треуется большее усилие, чтобы один из них успел своим молчанием остановить оправдания другого, которые происходят от демона любопрения, и взять ошибку на себя, даже если он не виноват, и сказать другому “благослови, прости меня ради Господа, так как я говорил неразумно”. Лучше, если это успеет сделать младший из братьев, однако, если младший проявляет бестактность и у него нет самосознания (известного “познай самого себя”), тогда пусть это сделает старший, как более мудрый, чтобы приобрести более слабого. И тогда пусть Игумен уже решает, кто из них не прав. Однако пусть солнце не зайдет до их примирения.
Четвертое. Когда какой-то брат при молитве умилится, и у него польются слезы, пусть он остерегается демона гордости и принятия помысла о том, что якобы у него есть добродетель, но он должен умолять Госпожу Богородицу дать ему соответствующее смирение и смиренное осознание самого себя, поскольку плач есть обязанность кающихся и свойство тех, кто знает о своей немощи.
Также, если в час молитвы чувствуется какое-то благоухание или видится какой-то свет, извне или изнутри, или Ангел, или Святой, или Христос, подвижник не должен принимать этих ощущений, спит ли он или бодрствует, так как такими фантазиями лукавый демон уловил многих.
Заклеймляя такой вид прельщения преподобный Григорий Синаит сказал: “Ты, если безмолвствуешь, желая быть с Богом, никогда не принимай, видится ли что-то чувственно или представляется умом, внутри себя или извне, имеет ли такое видение образ Христа или якобы Ангела или святого, или в твоем уме представляется какой-то свет или ты его видишь, так как наш ум по своей природе склонен создавать фантазии и легко может создавать образы… поэтому будь бдителен и не доверяй чему-то соглашаясь немедленно, сколько бы прекрасно бы оно не было, прежде чем спросишь опытных и испытаешь все очень тщательно, чтобы не повредиться…” И далее он же говорит: “тот, кто видел что-то или умом, или чувствами, даже если это было от Бога и легко доверился этому, не обращаясь за помощью опытных (в духовной жизни), находится в прелести или может легко прельститься как легковерный”
Пятое. Так как в монашеской жизни мы противостоим стрелам лукавого, и ведем жизнь по Богу, поэтому проклятый демон по причине своей зависти, среди прочих прилогов вкладывает в душу подвизающегося о Бозе монаха дух сожаления.
Это сожаление приходит в душу не после дьявольского прилога и сочетания с ним, как это бывает с прочими помыслам, но одномоментно покрывает душу и отнимает все силы монаха, делая его жестоким и неспособным к умилению.
Оно отнимает от него все рвение и веру и искореняет в нем все спасительные помыслы.
Оно убеждает его, по словам святого Кассиана Римлянина, “избегать всего благого… не принимать слова советующих, не отвечать таковым по-доброму и с миром”.
Поскольку, когда этот лукавый дух захватывает душу и вносит в нее помрачение, не позволяя ей ни с охотой молиться, ни получать пользу от чтения священных текстов, ни желать быть человеком кротким и благоумильным в отношении братьев, и напротив, возогревает ненависть ко всему, что происходит от Христа.
Жизнь монахов есть свет святых, Ангелов и Бога, одновременно она свидетельствует о всех них (т.е. святых, Ангелах и Боге).
- Неслучайно наша Церковь признала, что монашеское жительство есть что-то уникальное, есть центр церковной жизни, поэтому она выделила монашество как выдающийся образец для верующих.
- Монашеское жительство не является обслуживанием Бога. Своей скрытостью оно служит человеческой слабости.
- Монах, входя в святилище своей собственной пустыни, стремится своей скрытой жизнью, своим ? (χώνιασμά), полнотой участия в Боге, в некой харизматической (то есть исполненной духовными дарами) духовной жизни. Но для такой жизни у нас есть нужда в водителях, наставниках, которые есть святые и Ангелы.
- Каждый Ангел и каждый святой – святой, которого мы любим, или святой, которого мы призываем сегодня, или святой, который сегодня празднует и мы читали его житие, или святой, чье житие мы будем читать завтра и узнаем о его подвигах – все это ест дар Божий, и есть некое места опыта общения с Богом.
- Все-все в монастыре, и каждый пролет, каждое местечко является одушевленным, одухотворенным, все это нам дарят Ангелы и святые.
- Каждый Ангел и каждый святой (интенсивно) наполняют монастырь силами, так как они являются отпечатками Святого Духа, … отпечатками святости, как бы маленькими губками, которые кладешь в воду, и они впитывают, наполняются, насыщаются до предела и тяжелеют.
- Если какие-то мощи наполнят храм и всех поклоняющихся благоуханием, каждый Ангел и каждый святой и каждый святой воспринимает сколько Духа Святого они впитали.
И Его так в них много, что можем сказать, что каждая мельчайшая частица святого есть полнота Божия, так как жизнь святого была ограничением его самого, стоянием перед Богом каждый день, принося Ему свои слезы, кровь, горе, боль, радость и скорби.
Такое самоограничение, или, точнее отдание себя Богу, и дало ему святость, которая есть результат святости Бога и его участия в ней.
- Монах не есть тот, кто переживает что-то, или тот, кто не совершает тех или иных грехов, или упражняется в тех или иных добродетелях.
- Монах не есть тот, кто достигает успеха или претерпевает неудачу, преследует цели, проявляет безразличие, бодрствует или спит, трудится или проявляет духовную леность.
Все это случается в жизни монаха, но это есть лишь нечто случайное, сопутствующее в монашеской жизни.
- Монах тайноводствует самого сея благодатию Божией, и тайноводствуется (всеми) этими средствами к Богу.
- Доверяет этим средствам, но они не есть его жизнь.
- “Христос есть жизнь наша” (Кол. 3,4), а не то, что вы делаем или видим.
- Наша собственная жизнь есть Ангелы, которые наполняют, населяют место здесь в монастыре, и в каждом монастыре, которые тайно уготовляют наше завтра и в которых мы верим.
- Преподобный Паисий Святогорец говорил: “тот, кто смиренно склоняется и принимает удары от других, изгоняет и свои собственные неровности, преображается, украшается духовно и делается как Ангел, и таким образом может проходить узкими вратами Рая. На Небо никто не поднимается мирским возвышением, на него восходят духовным умалением и смирением. Тот, кто ступает низко, всегда продвигается с уверенностью и никогда не падает”.
- Он же говорил “монахи и монахини, которые должны быть дерзновенными людьми, никогда не боятся смерти, поэтому и подвизаются с любочестием и самоотвержением, и поскольку представляют перед собой смерть и думают о ней ежедневно, они готовятся более духовно и подвизаются более дерзновенно. Таким образом они побеждают суетность и живут впредь в святости в райской радости”.
“Слава Богу, что я живу, слава Богу, что я умру!”
- Он же говорил: “Монах уходит далеко от мира не потому что ненавидит мир, но потому что любит мир и таким образом он ему помогает больше через молитву о том, что невозможно совершить человеческими средствами, но что совершается только божественным вмешательством. Именно так Бог спасает мир!!”
“ПУСТЫНЯ ДЛЯ СИЛЬНЫХ И СМИРЕННЫХ”
- Он же говорил: когда кто-то удаляется в пустыню, далеко от мира и всего материального (από την ύλη), его сердце немедленно собирается и приближается к Богу, и тогда в таком сердце уже более не имеет стремления ни к чему, кроме к Богу.
Поскольку (сердце) все чаще обращается к Богу, вследствие этого человек отделяется от земного.
Когда он начинает отделятся от земного, его собственный (ограниченный) ум перестает действовать, но в нем действует благодать Божия, которую интересуют только духовное!!
Итак, участие в общество пустыни Святоименной горы можно прожить не только находясь на территории Афонского государства, но во многом и вне его, преимущественно в себе самом, на каком бы месте не находился подвизающийся или подвизающаяся, поскольку предпосылки монашеской борьбы везде являются теми же самыми.
Если мы подвизаемся о Бозе внутри ли, или вне Святой горы, “мзда наша много на небесех” (ср. Мф. 5,12; Лк.6, 23).
Как нам говорит Старец Иосиф Ватопедский, “переживание истинного покаяния есть квинтэссенция и цель нашего святоотеческого Предания…”
Потому что спасает не место, спасает путь!! (игра слов по-гречески, Διότι δεν σώζει ο τόπος αλλά ο τρόπος)